Мы запустили большой спецпроект, рассказывающий о выдающихся сериалах и фильмах.

В этом выпуске спецпроекта Андрей Подшибякин рассказывает о величии главного гангстерского американского сериала всех времен и народов — «Сопрано». 

Шоураннер Дэвид Чейз

Трудно найти слова, чтобы передать величие «Сопрано». В сущности, современное телевидение делится на «до» и «после» того, как в январе 1999 года с экранов впервые прозвучала мало кому до той поры известная песня «Woke Up This Morning (Chosen One Mix)» группы Alabama 3. В кадре мелькали пейзажи заштатного Нью‑Джерси (в американской топонимике — дальнее Подмосковье по отношению к соседнему Нью‑Йорку), а мы еще не понимали, что мир никогда не будет прежним. Что именно благодаря «Сопрано» HBO превратится из регионального американского кабельного канала в международный феномен, — и останется таким навсегда. Что Джеймс Гандольфини станет всемирной суперзвездой, а имена Майкла Империоли, Лорейн Бракко и Доминика Чианезе (дядя Джуниор!) узнают не только их агенты, но и сотни миллионов других людей. Что (и это самое важное!) сериалы не обязаны следовать форматным ограничениям каналов, правилам телевизионной драматургии, ожиданиям зрителей, вообще чьим бы то ни было ожиданиям, — и все равно необратимо менять вокруг себя культурное пространство. Ничего похожего на «Сопрано» за последний двадцать один год создано так и не было. Во избежание читательского гнева оговоримся, что некоторым все же удалось подобраться близко («Прослушка» и «Во все тяжкие»), но превзойти «Сопрано».—никому.

Важнейшая заслуга в этом, безусловно, принадлежит Дэвиду Чейзу — шоураннеру «Сопрано» еще до того, как слово «шоураннер» было изобретено и вошло в широкий обиход. Подробно его историю рассказывает Мартин Бретт в книге с длинным названием «Difficult Men: Behind The Scenes of the Creative Revolution: From The Sopranos and The Wire to Mad Men and Breaking Bad»; мы же остановимся на ключевых моментах. Принято считать, что Чейз пришел к успеху поздно: он родился в 1945 году, больше чем за полвека до премьеры «Сопрано». Это не совсем правда: у Чейза и до «Сопрано» была достойная телевизионная карьера, включающая даже две премии «Эмми» (за «Досье детектива Рокфорда» в 1978‑м и «Вне полос Миннесоты» в 1980‑м; за «Сопрано» Чейз получил в общей сложности 21 «Эмми»), а также несколько эпизодов знакомой многим антологии «Альфред Хичкок представляет». Все это, впрочем, можно считать старыми заслугами перед старым телевидением: вам ведь неспроста ничего особо не говорят вышеупомянутые названия. Про идею «Сопрано» Чейза спрашивали неоднократно, и отвечал он всегда примерно следующим образом: дескать, у него были не очень хорошие отношения с мамой, приведшие к регулярному посещению психолога. И в какой‑то момент Чейз подумал, что любопытно было бы построить на этой динамике историю, только занять в главной роли гангстера. Это, безусловно, лукавство: идеи такого уровня никогда не бывает достаточно для того, чтобы выстроить на ней международный культурный феномен. В качестве примера можно (но лучше не надо) посмотреть фильм «Анализируй это», в котором Роберт Де Ниро играет, дословно, бандита, посещающего психоаналитика. Другая важная составная часть «Сопрано» — история о буквальном и переносном смыслах слова «семья», но и здесь все было сказано задолго до Чейза; лучше всего — Копполой в «Крестном отце».

Виртуозная импровизация 

То есть, рационально объяснить феномен «Сопрано» очень трудно и иногда кажется, что невозможно. В другой важной книге, совсем свежей «The Sopranos Sessions» Алана Сепинуолла, буквально по минуте разбирается каждый эпизод каждого сезона сериала; это гипнотическое чтение. Из которого становится понятно, что «Сопрано» — не виртуозно выстроенное и спланированное произведение (см. «Прослушка»), а длинная, на шесть сезонов, виртуозная импровизация (заметим, что первый подход свойственнен талантливым и трудоспособным профессионалам, а второй — натуральным гениям.) Казавшиеся важными сюжетные линии вроде бы обрываются, но снова выстреливают через несколько серий или даже сезонов, — см., например, нездоровые амбиции дяди Джуниора. Целые серии проходят то в галлюциногенном бреду после несвежей рыбы, то в лесу в погоне за русским спецназовцем. На первый план выходят неожиданные персонажи вроде откинувшегося из тюрьмы брата предыдущего дона. Мотивации редко проговариваются прямым текстом — зритель так до конца и не понимает, сознательно ли манипулирует главным героем его мать Ливия, или просто издевается. Или и то, и другое. Кажущийся низкопробным юмор (искрометные шутки про куннилингус) оказывается в определенных ситуациях по‑настоящему смешным, плюс может в рамках одной серии смениться высокой трагедией шекспировского масштаба, — наверное, не будет спойлером сказать, что в «Сопрано»много и часто умирают полюбившиеся персонажи. Причем в основном от рук других полюбившихся персонажей.

Даже финал последней серии последнего сезона до сих пор, полтора десятка лет спустя, вызывает споры и недоумение, — «дальше тишина». Кроме Чейза, подобного на телевидении до сих пор позволить себе не может никто. Зритель, избалованный и убаюканный стандартными приемами драматургии, просто не примет открытый финал. Но «Сопрано» (и Сопрано) никогда никого не спрашивает, что кто‑то примет, а что нет. Он всегда делает так, как считает нужным. Что, кстати, черта скорее негодяя, чем положительного героя. В недавнем интервью Чейз вспоминает, как перед началом съемок пятого сезона разговаривал с Джеймсом Гандольфини. Последний сказал: «С одной стороны, я хочу вернуться, потому что это лучшая роль в моей жизни. С другой стороны, я очень не хочу возвращаться, потому что после каждого съемочного дня по часу стою в душе, чтобы смыть с себя грязь этого чувака». Имеется в виду, конечно, Тони Сопрано.

Как «Симпсоны», но всерьез

Именно тогда на телевидении, кажется, по‑настоящему поняли, что люди не делятся на плохих и хороших, — а может быть, наконец поняли, как показывать оттенки серого. «Сопрано» невозможно пересказать словами, — от этого он превращается в мыльную оперу. Его нельзя объяснить через персонажей, — Дэвид Чейз уверяет, что никогда не пишет сценарии «под актера». И уж точно невозможно через технику съемки и другие ремесленные штуки, — единственным непреложным правилом при съемках было отсутствие подвижной камеры. Чейз не хотел, чтобы ракурс подсказывал зрителю, куда смотреть. Даже не зная таких деталей, зритель быстро почувствовал, что его уважают — или, как минимум не считают за дурака.

Попробовать взломать код «Сопрано» можно по‑другому. Мы уже сообщали, что «Миллиарды» — сериал, в сущности, о любви, а «Прослушка» — о власти в разнообразных ее проявлениях. В такой системе координат «Сопрано» — сериал о жизни после сорока лет. Мысленно уберите из него бандитский антураж (который, признаемся, гипертрофирован — в реальном Нью‑Джерси за последние сто лет не было столько итальянских мафиози, сколько в двух любых сериях «Сопрано») и получите историю замученного матерью, женой, детьми, придурками‑коллегами, недоделками‑конкурентами и собственной психикой немолодого мужчины. В сущности, «Симпсоны», только на полном серьезе. Интересно (и важно!), что почти все эти проблемы не являются специфически американскими. Да, мало кто из нас на полном серьезе ходит к психоаналитику, — хотя, положа руку на сердце, стоило бы. Но у большинства есть задолбавшая работа, приносящая мало денег после множества усилий. Есть родственники, словно задавшиеся целью сжить со свету. Есть жена, которая по большинству пунктов вроде бы формально права, но как же бесит. Есть непутевый, но излишне энергичный племянник, которого вечно надо спасать от него самого. Можно, конечно, и не спасать, но неудобно перед братом. И не так важно, какая у брата фамилия — Бонпенсьеро или Петрищев.

Это снайперское попадание в архетипы и в архетипические ситуации объясняет про «Сопрано» если не все, то многое. Гангстерский колорит, мысленно отброшенный нами абзацем выше, теперь можно вернуть, — он объясняет все остальное. «Сопрано» — сериал про менее обычную жизнь. На надсюжетном уровне он доказывает то, что и раньше было как‑то интуитивно понятно (особенно тем, кому сорок лет): жизнь, в принципе, не сильно меняется в зависимости от того, чем конкретно и как успешно вы занимаетесь в профессиональном плане. Подставьте на место мелкого бандитизма управление многомиллиардным медиаконгломератом — получатся «Наследники». Замените на дворцовые интриги с драконами — получится «Игра престолов». На варку запрещенных препаратов — будет «Во все тяжкие». Видимо, это общая черта всех по‑настоящему больших сериалов.

Но, как мы уже определили выше, «Сопрано» важнее всех — даже самых важных. Дело, возможно, в следующем: даже крупнейшие телевизионные антигерои (марвеловский Каратель на Netflix, герой Майкла Чиклиса в «Щите», и так далее) в гораздо большей степени герои, чем анти‑. Тони Сопрано — хладнокровный убийца, псих и руководитель этнической преступной группировки. Сериал не подталкивает нас к тому, чтобы себя с ним ассоциировать, — скорее, наоборот, активно этому противится. Но мы делаем это наперекор. Назло. Никого не спросив и сделав так, как считаем нужным.

«Дальше тишина»

Под занавес хотелось бы отметить две вещи.

Первая: за почти двадцать лет «Сопрано» абсолютно не устарел и выглядит так, словно его сняли вчера. Проверить это очень легко: включите самую первую, пилотную серию (снятую, кстати, за два года до того, как HBO дал первому сезону зеленый свет). Послушайте песню «Woke Up This Morning (Chosen One Mix)» группы Alabama 3. Посмотрите, как Тони, жуя сигару, обозревает пруд с самовольно поселившимися там уточками. Вы с гарантией придете в себя только через несколько дней, на последних минутах последней серии шестого сезона. «Дальше тишина».

Вторая вещь: не очень понятно, что из этого получится, но 25 сентября 2020 года выйдет полнометражный приквел «Сопрано» под названием «Все святые Ньюарка». Молодого Тони будет играть Майкл, сын Джеймса Гандольфини.