Мы запустили большой спецпроект, рассказывающий о выдающихся сериалах и фильмах.

Для нашего спецпроекта мы попросили Андрея Подшибякина поразмышлять, чем так хорош один из самых успешных финансовых сериалов современности «Миллиарды».

Эндрю Росс Соркин, шоураннер и сценарист сериала «Миллиарды», очень хорошо знаком с предметом повествования. Финансовый колумнист уважаемого издания The New York Times, автор ключевой для понимания причин глобального кризиса 2008 года книги Too Big To Fail, рупор важной налоговой реформы в сфере слияний и поглощений, проведенной администрацией Барака Обамы в 2014 году. В то же время: «Всеми финансами в нашей семье занимается моя жена. Нет, я, конечно, отслеживаю в приложениях, что у нас там на счетах, но все важные решения принимает она. У меня очень жесткая жена. Кстати, никогда не называйте свою жену жесткой». Это цитата из интервью Соркина американскому Esquire. Жена Соркина, Пайлар Дженни Квин, никакого профессионального отношения к финансам не имеет и работает литературным агентом в компании Inkwell Management. В этом нет никакого противоречия, — точнее, оно как раз есть и является главным сюжетообразующим механизмом «Миллиардов».

«Миллиарды» — сериал не о деньгах, власти и различных сочетаниях этих двух понятий. Как и большинство других по‑настоящему великих произведений массовой культуры за последние несколько сотен лет, это история о семье. Первый сезон начался с четко очерченного противостояния двух равноуважаемых семей в Нью‑Йорке, где встречают нас события: миллиардер Бобби Аксельрод с женой‑блондинкой и благополучными детишками против высокопоставленного прокурорского работника Чака Роудса с женой‑брюнеткой и не менее благополучными детишками.

Довольно быстро классицистическая конфигурация разваливается: обе семьи пребывают в перманентном кризисе, одна из жен исчезает вовсе, вторая проводит с врагом и соперником мужа больше времени, чем с мужем, плюс получает за это кучу денег и «Мазерати». Дети пропадают с экрана уже ко второму сезону и молча существуют где‑то за кадром, — ситуация, еще лет десять назад немыслимая ни в одном популярном сериале. Аксельрод любит большие деньги и, кажется, хищных блондинок в целом. Роудс предпочитает власть и мазохизм. Но больше всего оба любят, когда реальность нехотя, со скрежетом прогибается под их желания.

Семья в привычном, патриархальном смысле слова такой нагрузки, разумеется, по определению выдержать не может, — и в «Миллиардах» она постоянно пытается адаптироваться к меняющимся обстоятельствам. Суррогатная семья Аксельрода — его компания Axe Capital. Одна, в сущности, на двоих жена с Роудсом (к третьему сезону это начало выглядеть настолько дико, что в четвертом шоураннеры быстренько придумали Аксу новую подружку). Привязанная к ноге резиночка и платная доминатрикс у Роудса вместо супружеского долга. Это только основные сюжетные линии сериала; за их пределами семья как концепция мельтешит в таком калейдоскопе, что не успеваешь фиксировать — от диких историй про маму от русского олигарха в исполнении Малковича до гендерно‑небинарной машины по зарабатыванию денег Тэйлор Мэйсон и ее вполне бинарного гения‑отца.

«Идеальных семей не бывает», — двадцать лет назад невольно цитировал Толстого другой герой своего времени, Тони Сопрано. У «Сопрано» гораздо больше общего с «Миллиардами», чем может показаться на первый взгляд. Это тоже история про сложную конфигурацию семьи, у членов которой имеются специфические приоритеты. В обоих произведениях отсутствуют четко прописанные антагонисты, — точнее, ими по сюжетной логике становятся самые неожиданные персонажи, включая самих главных героев. И Тони Сопрано, и Бобби Аксельрод, и Чак Роудс регулярно творят чудовищные вещи, заставляя телезрителя если не усомниться в своих моральных ориентирах, то как минимум подумать о том, что и кому мы готовы прощать из‑за нерациональной привязанности. Из‑за, скажем прямо, любви.

Как и многие важные произведения, «Сопрано» и «Миллиарды» рассказывают о таких нас, которыми мы хотели бы быть, но по уважительным причинам не стали. Тони Сопрано официально закрыл девяностые, когда мечтой детства многих был малиновый пиджак, печатка на мизинце и широкий спектр решаемых вопросов. Бобби Аксельрод и компания закрывают следующий исторический период: когда ролевыми моделями были либо миллиардеры, либо высокопоставленные чиновники. Интересно теперь, кто придет им на смену — киберспортсмены? Инфлюэнсеры? Предсказать это невозможно, но тем интереснее.

С «Сопрано» начался золотой век телевидения, который два десятка лет спустя вместе с «Миллиардами» достиг пика. На параллелях между этими сериалами отлично видно, что за это время успело произойти с экранными (анти)героями, семьями, мотивациями персонажей, — и с нами, зрителями. Районный гангстер Тони Сопрано оперирует на уровне, который Акс и Роудс даже не замечают. Серьезные деньги для него — это карманная мелочь и для нувориша Аксельрода, и для мультимиллионера как минимум в третьем поколении Роудса.

Тем не менее методы всех троих примерно одинаковы: не отступай, не сдавайся, придумай схему, реализуй ее, а если не получится, — повторяй до тех пор, пока не получится. Если для достижения цели нужно подружиться с врагами или вывезти друзей в лесополосу, — что ж, ничего личного, из постоянного в бизнесе бывают только интересы бенефициара. При этом экранные ставки растут вместе с инфляцией реальных денег, даже немного медленнее: с момента премьеры «Миллиардов» в мире появилось три компании с рыночной капитализацией в триллион долларов. Если так пойдет дальше, через двадцать лет уже схемы Акса с Чаком будут выглядеть мышиной возней.

Троих антигероев объединяет еще такая вещь, как жизнь вне рамок общественных конвенций. Тони Сопрано, понятно, преступник, — самый верный для сторителлера способ вывести героя за скобки обыденности. Аксельрод заработал так называемые «fuck you money» — устойчивое американское выражение, обозначающее суммы, обладатель которых может послать по известному адресу кого угодно. Чак Роудс вхож в кабинеты, где решаются судьбы десятков миллионов людей. Оказывается, эти три суперспособности выглядят намного убедительнее и эффективнее, чем любое волшебство или летающий железный костюм.

Далее: психоанализ как важнейший сюжетный механизм обоих сериалов. Тони при помощи обаятельной женщины‑психоаналитика пытался помирить две свои конфликтующие личности: рэкетира и семьянина (получилось не очень). Акс при помощи другой обаятельной женщины пытается одновременно расширить корпоративные финансовые потоки и услышать мнение о себе человека, который от него не зависит (на самом деле, зависит). Роудс при помощи той же самой обаятельной женщины реализует свои крайне специфические сексуальные предпочтения и ищет безоговорочных поддержки и одобрения даже в тех случаях, когда сам вытворяет невообразимую дрянь. За двадцать лет, иными словами, с головой ни у кого лучше не стало — ни у персонажей, ни у ассоциирующего себя с ними зрителя. Мир становится быстрее и сложнее; мозг примата, подготовленного миллионами лет эволюции к выживанию в саванне, не справляется со входящим потоком информации. Но всем нам, — и гангстерам, и прокурорам, и даже инфлюэнсерам, — по‑прежнему нужно, чтобы кто‑то иногда нас молча выслушал. И позадавал деликатные вопросы, глядя понимающими умными глазами.

И еще: и в «Сопрано», и в «Миллиардах» не всегда четко понятно, чем именно занимается герой, какую тактическую цель преследует в каждый конкретный момент и о чем, собственно, говорит. В «Сопрано» это обыгрывалось нарочно — в диковатом эпизоде, где Тони травится рыбой и сорок минут смотрит галлюцинации; в великой тарантиновской серии про русского спецназовца в лесу, и так далее. За «Миллиардами» вообще трудно осмысленно следить, не будучи хотя бы минимально включенным в логику госрегулирования американских финансовых корпораций, — Соркин, кажется, нарочно пишет «для своих». И тем не менее: оба сериала вопреки всем законам голливудской драматургии работают на некоем над‑сюжетном уровне. Невероятное попадание в архетипы: мало кто из зрителей знаком с проблематикой отжимания мусорного бизнеса в Нью‑Джерси или инсайдерской торговли фьючерсами на куриные окорочки, но вместо этих активностей можно мысленно подставить любую собственную проблему — и ни в «Сопрано», ни в «Миллиардах» ничего, в сущности, не поменяется. Таких сериалов немного, и о них гарантированно будут помнить и через 20 лет, и через 120.

Наконец, семья. С определенного момента Тони и его жена Кармела живут вместе только ради детей (помните такую формулировку?), — и их брак, разумеется, все равно разваливается. В «Миллиардах», как уже было сказано выше, детей быстро отчисляют за кадр, они не являются ни сюжетообразующим механизмом, ни причиной оставаться вместе. Семья, как стало понятно за последние пару десятилетий, не сводится к формулировке «папа, мама, я». К чему она на самом деле сводится, формулирует в седьмой серии четвертого сезона «Миллиардов» Венди, супруга Роудса: «Семья создает обязательства, стресс, боль и уязвимость. Единственная надежда на то, что ваша связь, ваша общая история, ваша любовь все это перевесит. Многих это мотивирует». Но никто никому ничего не гарантирует. Это очень важный момент «Миллиардов», который не был бы возможен двадцать лет назад. Да, мы живем в странное время. Да, семья как формат испытывает жесточайший кризис в истории человеческой цивилизации. Но мы, по крайней мере, отдаем себе в этом отчет и можем честно об этом говорить. Или, в крайнем случае, слушать, как об этом честно говорят персонажи сериалов. И надеяться, цитируя еще одного большого деятеля поп‑культуры, что «наши дети будут лучше, чем мы».