На Амедиатеке, Buzzfeed и во ВКонтакте стартовал проект, которому нет аналогов в современной документалистике. «1968.Digital» — это хроника всего самого важного, что происходило полвека назад, сделанная в мобильном формате.

Именно 1968‑й, по мнению авторов сериала, стал годом, когда мир изменился навсегда. Студенческие бунты, политические страсти, Вьетнам, смерть Гагарина — одна эпоха отчетливо начала сменять другую. Новизна «1968.Digital» в том, что все события подаются с одним допущением: главные герои пользуются смартфонами, при помощи экранов которых и пересказываются реальные события.

Мы говорили с основными создателями сериала — режиссером Михаилом Зыгарем, а также продюсерами Тимуром Бекмамбетовым и Кареном Шаиняном. Интервью можно посмотреть как в видеоформате, так и прочитать его расшифровку.

Мы все сидим в ресторанах, в поезде, в метро и смотрим в свои экраны, даже когда [находимся] рядом друг с другом. Если снимать нас обычными камерами, то будет складываться ощущение, что наша жизнь абсолютно бессмысленна, неинтересна, в ней нет событий. На самом деле, если заглянуть в наши девайсы, немедленно становится понятно, что наша жизнь наполнена фантастически драматическими событиями. Предательствами, люди влюбляются, ссорятся, узнают новое, совершают поступки, [делают] самые острые моральные выборы, но этого всего не видно, когда смотришь на нас со стороны. Поэтому пять лет назад компания «Bazelevs» начала производить фильмы, которые посвящены исключительно событиям, происходящим на наших экранах. Этот новый способ рассказывания историй мы назвали screenlife. Мы разработали очень много специальных программ, которые позволяют записывать [происходящее на экране].

Сериал «1968.Digital» — это попытка посмотреть на то, что происходит в 1968 году глазами примерно сорока персонажей. Мы исходим из предположения, что у каждого человека, который живет в 1968 году, есть мобильный телефон, и он пользуется всеми приложениями, которые есть сейчас. И вот в эту среду мы загоняем все документальные материалы: настоящие видео, настоящие фото, настоящие переписки, настоящие тексты, которые произносили эти люди. Мы выбираем самых интересных людей. Дело в том, что это очень легко, потому что 1968 год — это просто пик всего самого важного, что случилось в XX веке. У нас там есть [фигуры] от Джона Леннона до Мухаммеда Али, от Сахарова до Габриэля Гарсии Маркеса, от Жаклин Кеннеди до Мартина Лютера Кинга, Гагарина, Кусто, Мика Джаггера. Классные персонажи, которые в общем и сейчас для многих людей не являются символами какой‑то давней, занудной истории, а вполне себе любопытными, такими бодрыми и вечно молодыми героями.

Мы выбрали 1968 год, потому что это вообще величайший год XX века. И во всем мире, помимо России, сейчас много про это говорят, потому что 50 лет прошло с тех пор, как мир стал таким, каким мы знаем его сегодня.

Мы придумываем себе героя и то, как он бы выглядел, если бы у него был телефон, и, конечно, с одной стороны исходим из его национальной принадлежности. Условно, все советские граждане пользуются Android, а все западные граждане iPhone. Все наши соотечественники [сидят] во Вконтакте, а остальные — в Facebook. Старые скучающие политики играют в «Angry Birds», например.

Во‑первых, мы всегда отталкиваемся от документов. Все, что [герой] пишет в мессенджерах — понятно, что он не писал это в мессенджерах, но мы знаем из источников, что он это говорил или, может быть, писал где‑нибудь в газете. Сценаристы пишут из этого сценарий, сначала просто текстовый, когда мы точно знаем, что человек делал в тот иной момент. Потом уже мы пытаемся понять, что бы было, если бы у него был телефон. Если бы он не ходил ногами, а если бы он заказал Uber. Или если бы он не разговаривал с человеком, а чатился или звонил по Skype.

Самое сногсшибательное и разрывающее сознание [в сериале] — то, что это вертикальное видео, которое можно смотреть в мобильном телефоне. Даже если вы открываете его на десктопе компьютера, оно все равно будет вертикальным. Оно будет все равно воспроизводить ощущение, что вы находитесь внутри своего мобильного телефона или мобильного телефона главного героя.

Screenlife — это первый опыт постпостмодернизма. Мы очень долго жили и до сих пор живем в эпоху постмодернизма, когда все делают что‑то по поводу чего‑то. Даже [возьмем] самые хорошие фильмы, которые я сегодня смотрю в кино — такие фильмы точно снимались в 1980‑е годы. Хорошо актеры играют. Но в смысле языка ничего нового не происходит. Нам повезло, потому что мы случайно наткнулись на эту жилу, которая позволяет нам просто придумывать правила. Например, [мы показываем], когда человек пишет и стирает, потом пишет что‑то другое, потом [снова] стирает и все‑таки пишет первое. Или потом стирает все вместе и вообще закрывает мессенджер. Это ощущение как будто дает тебе возможность попасть внутрь человека. То есть ты как бы находишься внутри него. И еще очень важная вещь — это не то, что делается, а еще ритм, как это делается. Самое удивительное было для меня открытие, когда я увидел на экране бегающие точки… pending… pending… pending… и ты ждешь: «Что же он скажет ей?» Это настоящий саспенс, это как пауза в театре.

Это то, за что на самом деле боролись кинематографисты, чтобы зритель максимально ассоциировал себя с героем, ведь кино все‑таки все равно построено на том, что ты смотришь на героя со стороны. Тут ты почти не можешь посмотреть на него со стороны, ты все время смотришь на мир его глазами.

Чтобы удержать внимание современного человека, на которого мы рассчитываем и которому 15‑25 лет, мы все время показываем знакомые интерфейсы. И тогда история 1968 года, когда никто из нашей целевой аудитории еще не жил, оживает, и ты понимаешь, что эти люди были такими же, как ты.

В вертикальности кадра есть высокая степень гуманизма, потому что это портретная композиция. Вертикальность — это история больше про человека, а горизонтальность — она про мир.